Эффект бабочки  - Мария Акулова

Ей ничего не вернет отца, чью жизнь забрал его мотоцикл.

Небо разразилось очередной вспышкой, а потом ливень зарядил еще сильней. Глеба это заботило мало. Вот уже четвертый день он с самого утра занимал одну из лавок у ее подъезда, садился на спинку, нервно постукивая подошвой кроссовка по сиденью, набрасывал на голову капюшон, который тут же промокал, а потом капли стекали уже по волосам.

Он не хотел вызвать в ней жалость. Хотел просто, чтоб вышла и позволила вновь попытаться сказать… хоть что-то. Исправить все… хоть как-то. Что? Как? Глеб не знал.

Она не выходила. Сделала перевод на имя фирмы, о котором ему сообщили в тот же день, а потом перестала брать трубку, не выходила и не входила в подъезд, не связывалась ни с Аминой, ни с Пирожком, ни с одной из девочек.

Конечно, он мог бы и сам подняться, постучаться, попытаться… Хотя кому он врет? Не мог бы. Нет у него права врываться в жизнь тех, кому он сам же ее когда-то хорошенько сломал. Права нет, но уйти он тоже не мог.

Снова телефон заорал – звонил Марк. Видно, друг чувствовал неладное, но говориться сейчас Глеб не был готов ни с кем. Разве что с Настей, но она не захочет.

***

– Снова сидит? – Наталья вошла в кухню, облокотилась о рабочую поверхность столешницы, боясь подойти ближе к окну. Причем даже не знала, чего так боится. Возненавидеть еще сильней или… пожалеть?

Настя уехала три дня тому. Иногда звонила Антонина Николаевна, рассказывала, как у них дела. Дела были… дрянь. Настя мучилась, но держала все в себе, а бабушка не могла сделать с этим практически ничего. Пыталась отвлечь, поговорить, сковырнуть корку на ране, но младшая Веселова уходила в себя или убегала гулять.

Это могло длиться неделями, а то и месяцами, все понимали, что нужно что-то делать, вот только что?

– Сидит, – Андрей же, смотрел вниз, прижимаясь лбом к стеклу.

Северов его бесил. Бесил, потому что из-за него страдала Настя, страдала мама, а папы вообще больше не было.

Видеть, как он мокнет под подъездом, было не жалко. Что его холод и сырость, по сравнению с тем, как он вывернул душу обитателям этого дома?

Вот только в отличие от мамы, чьи глаза застилала боль и горе, Андрей понимал, что продолжаться так не может. И с этим нужно делать не что-то, а решать.

– Вернусь скоро.

Парень развернулся, направился в свою комнату, накинул на плечи олимпийку, взял деньги.

– Андрюш… – Наталья смотрела на него с сомненьем. Просто смотрела, а он обулся, выпрямился, зыркнул серьезно.

– Все хорошо, мам. Бить его не буду.

А потом вышел, хлопнув дверью. Не видел, как мать опускается на табурет, запрокидывает голову, начинает тихо плакать. То ли от горя, то ли от гордости. То ли потому, что ее детям сейчас так сложно и они уже такие взрослые, то ли потому, что и себе-то помочь не может, что уж говорить о них?

Она понятия не имела, чего хочет. Чего реального хочет. Чтоб Настя быстрее это пережила? Да. Но быстрее, ведь не значит, безболезненно. А вдруг она больше никогда не рискнет влюбиться?

Северова Наталье было не жаль. Она смотреть-то на него не могла, но в такие моменты даже в ее голове рождались совсем уж шальные мысли… А вдруг он – Настина судьба? Вдруг, он любовь всей ее жизни? Наталья боялась таких своих мыслей. Ей казалось, что так она даже в чем-то предает мужа, его память, но мозг настойчиво снова и снова задавал все те же вопросы.

В один из вечеров, она даже рискнула еще раз полезть в папку, которую старательно когда-то прятала от детей. С кое-какими ксерокопиями, вырезками, приговором. Перечитывала, вспоминала, думала…

Она все эти семь лет винила именно его, Северова. Не того, другого, Естафьева, который погиб на месте, а именно Глеба Северова. Почему? Да потому, что остался жив. И не верила ни в то, что парень сидел на мотоцикле сзади, ни в то, что действительно получил частичную амнезию. Ей хотелось, чтоб за смерть мужа кто-то понес наказание. Конечно, виновный. Но она считала виновными обоих. А когда дело закрыли, обозлилась на весь мир. На систему, на людей, на конкретного человека. А его откупные… Им тогда даже компенсацию не присудили, Северовы выплатили деньги добровольно, по собственной инициативе.

Тогда на ее пороге появился отец Глеба, вручил чек, принес соболезнования. А Наталья вытолкала его за порог, пылая ненавистью и болью.

Вытолкала так же, как недавно Северова младшего. Точнее Имагина. Он ведь теперь Имагин.

Наталья вытерла слезы, встала со стула, направляясь обратно в кухню, к окну. Ей сложно… Думать, сомневаться, а как же тогда Насте?

Задержав дыхание, женщина бросила взгляд вниз – на лавку. Глеб сидел один. Андрея рядом еще не было. Может, передумал? Наталья прислонилась лбом к стеклу, как сын недавно, глядя на ненавистного человека и пытаясь дышать ровно.

Виновен или … Достоин прощения или … Должна ли она вообще его прощать или …

***

– Двигай, – Андрей кивнул, требуя от Имагина реагировать быстрей.

Тот, конечно же, заметил вышедшего из подъезда Веселова-младшего, глянул из-под капюшона, но подбегать, хватать за руки, просить позвать сестру не стал. Понимал, как должен раздражать одним своим присутствием у их подъезда, в их дворе, на их земле, да и вообще на Земле…

Потому и не удивился, когда Андрей молча прошел мимо, скрываясь в арке…

Зато позже, проворонив возвращение парня из-за шума дождя, вздрогнул, услышав оклик так близко. Глеб несколько секунд смотрел на Андрея удивленно, потом хмыкнул, тряхнул головой, с которой здорово текло, отъехал в сторону, освобождая место.

Веселов забрался с ногами на лавку, сел так же, тоже опустил голову.

– Пиво пьешь?

– Нет.

– Я тоже. Потому колу взял.

Парень открыл пакет, который до этого держал в руках, достал одну банку, дал Имагину, другую оставил себе, смял шершавый кулек, сунув в карман. Открыл, сделал глоток.

Глеб, покрутив презент в руках, тоже открыл.

– Ты зря тут сидишь. Она уехала.

– Куда?

– К бабушке. От тебя подальше.

– Когда вернется?

– А тебе-то зачем? – Андрей зыркнул зло, сжимая банку сильней.

– Хочу поговорить.

– А больше ничего не хочешь? А то могу устроить. Что ты ей скажешь?

– Не могу без нее.

– А она без тебя, видишь, может… – Андрею все же хотелось уколоть. Хоть немного, хоть чуть-чуть.

– Мы не виноваты, что вот так…

– Она не виновата. А ты был там. Вполне возможно, что не за рулем, но был.

– Был.

– Думаешь, простит?

– Не знаю.